Вернуться
Доброго времени суток,
прекрасные дамы и многоуважаемые господа.
Рад сообщить вам, что вы читаете очередную хренотень.
Не буду долго разглагольствовать, хочу только предста-
вить автора. Александр Покровский, капитан третьего
ранга, прослуживший десять лет на северном флоте началь-
ником химической службы. Ходил в 12 автономок на АПЛ.
Я выдрал только маленький кусочек из его большой
книги "... Расстрелять" (на www.lib.ru).
--------------- > [ кушать здесь ] < ------------------
За матушку Россию
Русских моряков лучше не трогать, лучше не доводить.
Это я точно знаю. И сейчас я вам поясню то, что я знаю на
конкретных примерах. Но перед этим скажу: нашему брату -
русскому моряку - только дай подраться,
И чтоб за матушку Россию, чтоб за Святую Русь, за веру,
царя и Отечество.
И даже если в руках ничего не наблюдается, колами будут
крошить, колами, камнями, зубами, клыками, копытами. Уйдя чуть
в сторону от основного русла нашего рассказа, скажем, что когда
в исторический период нашей флотской истории нашему
историческому главному принесли карту обстановки на Средиземном
море, то там огромный американский авианосец обеспечивался
нашей малюсенькой единицей.
- Что это такое?! - воскликнул главком. - Что это? Что?! -
все тыкал и тыкал он в нашу малюсенькую единицу, а штабисты его
все не понимали и не понимали.
Наконец, поняли: наша единица очень маленького размера на
карте получилась.
И переделали: нарисовали маленький авианосец, а рядом
изобразили огромную русскую единицу; нарисовали и тем
удовлетворили главкома по самую плешь.
Так вот, вернувшись в основное русло нашего рассказа,
скажем: "Да, товарищи! Да! Воздушное пространство нашей с вами
горячо любимой Родины нарушается всеми, кому не лень. Да!"
Есть у нас, конечно, кое-что, можем мы, конечно, кое-чем
ахнуть и устроить им там всем птичкин базар, но связаны мы по
рукам и ногам, связаны, перепоясаны, скованы и перебинтованы. И
в таком вот запакованном состоянии мы еще не просто должны
передвигаться, как пингвины в стаде, мы еще обязаны
предотвращать их вражеское поползновение.
- Наши Вооруженные Силы должны! - орут на всех углах те,
кто из всего многообразия лучше всего запомнили то, что им
должны Вооруженные Силы.
Должны-должны, кто же против? Конечно, должны. Мы всем
должны. Ну конечно. А вот вы скажите: а бодаться нам можно?
Нет, нельзя. Не дают нам бодаться. Не разрешают. Вот если б нам
разрешили бодаться, то мы бы им показали. Ежедневно б бодали.
А как мы недавно безо всякого разрешения америкосов
боданули? Это ж просто праздник души.
Было так: на Черном море ввалился в наши террводы их
крейсер - тысяч на тридцать водоизмещением, и тут же наш СКР,
старый, как причальная стенка Графской пристани, пошел ему
наперехват.
Это ж просто песня лебединая, когда наш древний дедушка
СКР идет ему - современному, толстому, сытому - наперехват. При
этом внутри у дедушки все пыхтит, скрипит, визжит и пахнет
мерзко. И дрожит в нем все в преддверии схватки.
- Ну, блин! - сказал командир СКРа, которому велели пойти,
но при этом даже гавкать запретили, и который должен был
пойти и сделать что-то такое, но при этом ни-ни, ничего
международного не нарушить.
- Ну, блин! - сказал командир СКРа. - Сейчас я ему дам! И
он ему дал - въехал в крейсер носом. Просто тупо взял и въехал.
Америкос вздрогнул. Не ожидал он, оторопел. А наш не
успокоился, отошел и опять - трах!
- Ага! - орал командир СКРа в полном счастье. - Ага! Не
нравится?! Звезда с ушами! Не нравится?!
СКР все отходил и бросался, отходил и бросался, а америкос
все торопел и торопел. Это был миг нашего торжества.
В конце концов американец решил (пока ему дырку насквозь
не проделали) слинять из наших вод. Развернулся он и рванул изо
всех сил, а наш махонький СКР, совершенно искалеченный,
напрягая здоровье, провожал его до нейтрали, умудряясь догонять
и бодать в попку.
В следующий раз следующий американский крейсер в
совершенно другом месте снова вторгся в наши священные рубежи.
И тогда на него пошел кто? Правильно - пограничный катер.
Катер подошел и сказал крейсеру, что если тот сейчас же не
уберется ко всем чертям, то он, катер, откроет огонь.
На катере даже развернули в сторону крейсера свою пукалку,
которая в безветренную погоду даже бронежилет не пробивает, и
изготовились.
- Хой с ней, с карьерой, - сказал тогда командир катера,
напялив поглубже свой головной убор, - сейчас я им устрою
симпозиум по разоружению, хоть душа отдохнет.
Но душа у него не отдохнула. Крейсер, передав по
трансляции: "Восхищен мужеством советского командира!", -
развернулся и убыл ко всем чертям.
[... погрызено ...]
Фрейлина двора
- Лий-ти-нант! Вы у меня будете заглядывать в жерло
каждому матросу! - Командир - лысоватый, седоватый, с глазами
навыкате - уставился на только что представившегося ему, "по
случаю дальнейшего прохождения", лейтенанта-медика - в парадной
тужурке, - только что прибывшего служить из Медицинской
академии.
Вокруг - пирс, экипаж, лодка.
От такого приветствия лейтенант онемел. Столбовой
интеллигент: прабабка - фрейлина двора; дедушка - академик
вместе с Курчатовым; бабушка - академик вместе с Александровым;
папа - академик вместе с мамой; тетка - профессор и
действительный член, еще одна тетка - почетный член! И все
пожизненно в Британском географическом обществе!
Хорошо, что командир ничего не знал про фрейлину двора, а
то б не обошлось без командирских умозаключений относительно
средств ее существования.
- Вы гов-но, лейтенант! - продекламировал командир. -
Повторите! - Лейтенант - как обухом по голове - повторил и - Вы
говно, лейтенант, повторите! - и лейтенант опять повторил.
- И вы останетесь гов-ном до тех пор, пока не сдадите на
допуск к самостоятельному управлению отсеком. Пи-ро-го-вым вы
не будете. Мне нужен офицер, а не клистирная труба! Командир
отсека - а не давящий клопов медик! Вы научитесь ползать,
лейтенант! Ни-каких сходов на берег! Жену отправить в
Ленинград. Жить на железе. На же-ле-зе! Все! А теперь
поздравляю вас со срочным погружением в задницу!
- Внимание личного состава! - обратился командир к строю.
- В наши стройные ряды вливается еще один... обманутый на всю
оставшуюся жизнь. Пе-ре-д вами наша ме-ди-ци-на!!!
Офицеры, мичмана и матросы изобразили гомерический хохот.
Командир еще что-то говорил, прерываемый хохотом масс, а
лейтенант отключился. Он стоял и пробовал как-то улыбаться.
Под музыку можно грезить. Под музыку командирского голоса,
вылетающего, как ни странно, из командирского рта, лейтенанту
грезились поля навозные. Молодой лейтенант на флоте беззащитен.
Это моллюск, у которого не отросла раковина. Он или погибает,
или она у него отрастает.
"Офицерская честь" - павший афоризм, а слова "человеческое
достоинство" - вызывают у офицеров дикий хохот, так смеются
пьяные проститутки, когда с ними вдруг говорят о любви.
Лейтенант-медик, рафинированный интеллигент, - его шесть
лет учили, все это происходило на "вы", интернатура, полный дом
академиков, - решил покончить с собой - пошел и наглотался
таблеток. Еле откачали. Командира вызвали к комдиву и на
парткомиссию.
- Ты чего это... старый, облупленный, седоватый, облезлый,
лупоглазый козел, лейтенантов истребляешь? Совсем нюх потерял?
- сказал ему комдив.
То же самое, только в несколько более плоской форме, ему
сказали на парткомиссии и влепили выговор. Там же он узнал про
чувство собственного достоинства у лейтенанта, про академиков,
Британское географическое общество и фрейлину двора. Командир
вылетел с парткомиссии бешеный.
- Где этот наш недолизанный лейтенант? У них благородное
происхождение? Дайте мне его, я его долижу!
И обстоятельства позволили ему долизать лейтенанта.
- Лий-ти-нант, к такой-то матери, - сказал командир по
слогам, - имея бабушку, про-с-ти-ту-т-ку двора Ее Величества и
британских географических членов со связями в белой эмиграции,
нужно быть по-л-ны-м и-ди-о-то-м, чтобы попасть на флот! Флот у
нас - рабоче-крестьянский! А подводный - тем более. И служить
здесь должны рабоче-крестьяне. Великие дети здесь не служат.
Срочные погружения не для элиты! Вас обидели? Запомните,
лейтенант! Вам за все заплачено! Деньгами! Продано, лейтенант,
продано. Обманули и продали. И ничего тут девочку изображать.
Поздно. Офицер, как ра-бы-ня на помосте, может рыдать на весь
базар - никто не услышит. Так что ползать вы у меня будете!
Лейтенант пошел и повесился. Его успели снять и привести в
чувство.
Командира вызвали и вставили ему стержень от земли до
неба.
- А-а-а, - заорал командир, - х-х-х, так!!! - и помчался
доставать лейтенанта.
- Почему вы не повесились, лейтенант? Я спрашиваю, почему?
Вы же должны были повеситься? Я должен был прийти, а вы должны
были уже висеть! Ах, мы не умеем, нас не научили,
бабушки-академики, сифилитики с кибернетиками. Не умеете
вешаться - не мусольте шею! А уж если приспичило, то это надо
делать не на моем экипаже, чтоб не портить мне показатели
соцсоревнования и атмосферу охватившего нас внезапно всеобщего
подъема! ВОН ОТСЮДА!
Лейтенант прослужил на флоте ровно семь дней! Вмешалась
прабабушка - фрейлина двора, со связями в белой эмиграции,
Британское географическое общество, со всеми своими членами;
напряглись академики, - и он улетел в Ленинград... к такой-то
матери...
Я все еще могу...
Я все еще могу отравить колодец, напустить на врага
зараженных сусликов, надеть противогаз за две секунды.
Я могу запустить установку, вырабатывающую ядовитые дымы,
отличить по виду и запаху адамсит от фосгена, иприт от зомана,
Си-Эс от хлорацетофенона.
Я знаю "свойства", "поражающие факторы" и "способы".
Я могу не спать трое суток, или просыпаться через каждый
час, или спать сидя, стоя; могу так суток десять.
Могу не пить, столько же не есть, столько же бежать или
следовать марш-бросками по двадцать четыре километра, в полной
выкладке, выполнив команду "Газы!", то есть в противогазе, в
защитной одежде; вот только иногда нужно будет сливать из-под
маски противогаза пот - наши маски не приспособлены к тому,
чтоб он сливался автоматически, - особенно если его наберется
столько, что он начинает хлюпать под маской и лезть в ноздри.
Я хорошо вижу ночью, переношу обмерзание и жару. Я не
пугаюсь, если зубы начинают шататься, а десны болеть и из-под
них, при надавливании языком, появляется кровь. Я знаю, что
делать.
Я знаю съедобные травы, листья; я знаю, что если долго
жевать, то усваивается даже ягель.
Я могу плыть - в штиль или в шторм, по течению или против,
в ластах и не в ластах, в костюме с подогревом или вовсе без
костюма. Я долго так могу плыть. Я могу на несколько месяцев
разлучаться с семьей, могу выступить "на защиту интересов",
собраться, бросив все, и вылететь черт-те куда. Могу жить по
десять человек в одной комнате, в мороз, могу вместе с женами -
своей, чужими - отогреваясь под одеялами собственным дыханием,
надев водолазные свитера.
Могу стрелять - в жару, когда ствол раскаляется, и - в
холод, когда пальцы приклеиваются к металлу.
Могу разместить на крыше дома пулеметы так, чтобы
простреливался целый квартал, могу разработать план захвата или
нападения, могу бросить гранату или убить человека с одного
удара - человека так легко убить. Я все это еще могу...
< Author: Александр Покровский >
-------------------> [ и здесь ] < --------------------
С непреходящим уважением,
Рок Хренописец
ПыС. За новое почетное звание хренописца отдельное
спасибо отдельной девушке Тигре.
Вернуться